Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

Лера опять побелела от злости — ведь просила. Почему кругом одни эгоисты? Но Алла как будто не заметила реакцию Леры и сосредоточила взгляд на профессоре, у которого на лбу враз разгладились морщины.

— О чём речь, моя приёмная дочь! Кредит так кредит! Да будет так. Новое время пришло. Раньше меня просили только с физикой помочь, а нынче с золотым тельцом! Всё-таки вовремя я ухожу из науки!

III

Катерина Аркадьевна начала новую жизнь. Дом в Сосновке стал ей милее городской квартиры. Они с Коляшей только вдвоём. Рай. А наука, институты, аспиранты — отправляйтесь в ад! И любимая донечка пусть взрослеет.

Аристократка Дятловская тоже канула в лету, её место заняла простая женщина с деревенским румянцем и заразительным смехом. Из шкафа карамельной спальни никто больше не доставал кофточки из кружев и перламутровых тканей, туфли на каблуках и лайковые перчатки. Теперь Катерина Аркадьевна предпочитала им джинсы, кроссовки и садовые рукавицы. Но волосы по-прежнему заплетала в косу, толстую, медовую. Коса — в ней женская сила Кати, которая околдовала Колю.

В Сосновке Катерина Аркадьевна покоряла своим обаянием новых друзей. Дачники и местные жители с радостью заводили с ней знакомство и приглашали то на чай, то на шашлык, и сами в гости забегали. И каждого она одаривала добрым взглядом и добрым словом.

Ко дню рождения Николая Николаевича супруги обжились на даче. Любимец Валерочка помог. Даже телефон городской провёл и ей, и соседке Ирине, тёте Ире, матери Оксаны. Катерине Аркадьевне казалось, что нет такой задачи, которую бы Валерочка не решил, и нет такого человека, которого он бы не заставил плясать под свою дудку. Даже её супруг в обществе Валерочки размякал, как воск.

После отъезда в Сосновку Дятловские ни разу не приехали в столицу. Любимая донечка привыкала к домашней работе. Жизнь казалась ей невыносимой. Без мощностей, задаваемых тестем, слабел и её супруг, Слава Кисель. Больше он не грыз камни науки, а спотыкался о них.

С наступлением сентября в профессорской квартире поселились настоящие семейные ссоры. Слава поднимал гастрономические восстания. Аппетит его рос вместе с напряжённостью на работе, а кулинарное мастерство супруги оставалось на нуле.

Чаша женского смирения переполнилась в день рождения отца. Лера получила внеурочный выходной на двоих и мечтала первой поздравить папу, на рассвете, когда он, выпив чашку парного молока от ласковой коровы тёти Иры, отправится на прогулку.

Целый день они с папой проведут вместе, как и прежде, как до великого переселения в Сосновку, и будут счастливы до самого приезда столичных гостей. А конец недели будет жарким — дача переполнится желающими оказать уважение отставному профессору и сытно закусить на природе.

Задорожные прилетят сегодня к ужину прямо с работы, с жатвы на ниве туристов. Алла загрузит багажник подарками, достанется всем, даже тёте Ире и Оксане. Но Лера опередит всех. Отец — самый близкий человек, самый родной. Сегодня она обнимет его первая. Только дочь и отец, глаза в глаза. Папа.

Идея вставать ни свет ни заря, чтобы первыми поздравить тестя, Киселю была омерзительна до дрожи. Главное, толку никакого: праздничный стол тёща накроет только к ужину, к приезду Задорожных. А до этого что, опять бутерброды трескать? А нужные гости вообще в субботу пожалуют, и то ни одного высокого — ни академика, ни директора. Поэтому Слава запустил в докучливую жену подушкой и отвернулся лицом к карамельному шкафу, приоткрытому в секции мужских костюмов.

Мамина подушка утёрла Лере слёзы, и она тут же увидела чужого человека, спящего на родительской кровати, и спросила себя: кто привёл чужака в родной дом? Неужели она сама? Быстрее в Сосновку, к маме и папе, обняться и спрятаться от жизни в безусловной родительской любви.

У подъезда Лера с грустью посмотрела на папину «Ладу» и потянулась к остановке метро. На одной руке хнычущий Алька, а в другой — раздутая сумка. А рассвет уже теряет краски, его румяна тают в раскаляющемся золоте августовского солнца.

В Сосновке уже начался день. Профессор, совершив утренний променад по собственному саду, пил чай с молоком и поглядывал то на жену, колдующую у плиты, то в окно, через которое видна вся дорога от деревни до автобусной остановки. Катя только что испекла мясной пирог и уложила его на овальное блюдо, старинное, ручной работы. Над своей старорежимной посудой она тряслась, как над младенцем. Подумать только, в этом блюде сто лет назад её прабабушка подавала точно такой пирог, мясной, с запечёнными листиками по краям. Профессор улыбнулся — значит, ждём особенно дорогих гостей. К тому же на столе в гостиной постелена белая скатерть, на которой живыми нитками вышиты розы и бутоны роз. Эту скатерть Катя получила в наследство и только два раз сервировала на ней стол, в десяти- и двадцатилетний юбилеи свадьбы.

«Коляша, — просит она, протирая цветочник из хрусталя, — возьми садовые ножницы на веранде и там, за баней, срежь пять роз, чайных. Стебель — сантиметров тридцать». Коляша посмотрел на часы — обе стрелки замерли на девятке. К чему такая спешка? На столе уже скатерть, бокалы, теперь цветы… Ведь планировался праздничный ужин. Вопрос не успел слететь с его губ, как прозвучал ответ: «Коляня, поспеши, гости на пороге. Да, и надень рукавицы, шипы на моих розах острее копья». Коляня оглядел жену: поверх платья небесного цвета широкий передник изо льна, совершенно голые руки, а на запястье браслеты из жемчуга. «Слёзы китайского дракона, — подумал профессор, вспоминая название жемчуга, сияющего, как луна в полнолуние — Кто же подарил это?» Катя уколола взглядом застывшего в дверях мужа, он вздрогнул и потянулся на веранду, задавая себе один и тот же вопрос: «Кто?»

Летний ветерок бился о мохнатую стену леса, желая заглянуть внутрь и потрепать старые еловые лапы, но сил не хватает и приходится змейкой пробираться у подножий стволов и оседать на черничных кустах.

Лерины туфли утонули в сухой мягкости песка, когда пузатый автобус, пальнув дымом из трубы, пополз дальше, вверх по бетонке. Лера сбросила сумку и тут же нахлобучила Альке панаму, тот захныкал. Малыш решил, похоже, извести маму, которая целое утро сонного ребёнка пытала манкой с противными комочками в каждой ложке и после таких страданий не понеслась с ним в магазин игрушек, а затянула в автобус с липкими сидениями.

Лера улыбнулась, чмокнула свою радость в панаме и взяла его за руку, чтобы пешком продолжить путь к бабушке и дедушке. Но не тут-то было. Алька заревел что есть мочи и шагу не ступил. Руку вырвал и спрятал за спиной. Три года — серьёзный возраст.

— Алик, ты уже большой. Нельзя, — с чувством сказала мама.

Малыш в ответ усилил монотонную составляющую голосового протеста.

— Сынок, мама устала. Сынок… — Лера сама готова была уже разреветься. Песок исколол пальцы на ногах, ремень от сумки впился в плечо, а малыш раскашлялся, плакал и кашлял, а слезинки маленькими ручейками бежали по щёчкам.

— Сынок, ну ладно, идём.

Лера промокнула ручейки и взвалила сокровище в панаме на плечо. Малыш хмыкнул и как ни в чём не бывало обнял маму за шею. Теперь дорога стала раза в два длиннее, а песок затекал в туфли на каждом шаге. Может, кто-нибудь выглянет в окно и выйдет встречать? С онемевших плеч так хочется сбросить сумку.